«На чем держится земля?» – «На слоне». «А слон на чем держится?» – «На улитке». Пытливость дикаря удовлетворена: на чем-то земля держится, опора есть». Лев Шестов «На весах Иова».
…А на чем держится улитка? На икринке? На ядре? – спрошу я, но дикари уже разбежались. Для дикаря вопрос исчерпан. Для меня только начался. Я уже готов. Уже с мухобойкой. Достанется и дикарям, и улиткам.
…«Клянусь!» – поднимая кубок, рыкнет средневековый рыцарь, – «Клянусь Святым Граалем, я с закрытыми глазами завтра же сосчитаю каждый лист на этом дубе!» – и слово свое исполнит. Я так клясться не стану. Я – умный и даже за шумным застольем сижу паинькой.
…«Дэвушки!» – дыхнет перегаром обнаглевший кавказский мачо – «Можно ыз вас выбырат, или всэ сразу?» Я – побагровею, шагну в сторону и посмотрю, как девушки сами ответят.
А теперь перевертыш! Каждый понял про что статья – про зануду. Представим, что уже прочитали, кодекс самурая «Хагакурэ» полистали, с Дон Кихотом на тридцати мельницах покачались, женскую кровь из мужских артерий выкачали, кровь левиафана вкачали. Все! Сделано!
Поговорим вот о чем: у меня в детстве была бабушка. Звали её – бабушка Поля. И была эта бабушка вылитая – Луи Де Фюнес. Сержант Крюшон, дирижер Станислас, человек-оркестр Эван-Эванс – это все она – бабушка Поля. Каждое лето я и прочая детвора ездили к ней и двум другим бабкам на каникулы в деревню под Курск. Кормила всех она – сержант Крюшон. Она нас кормила, а мы её злили, она бросалась поленьями – мы пригибались, выщипывала из подбородка щетину – мы смеялись, подсовывала пироги с маком – засыпали на лету, стращала водяным – бежали купаться, прятала конфеты в сундук – выжидали и подворовывали. В общем – не жизнь, а участок жандармерии в Сан-Тропе. Однажды, удирая от очередного полена, я в орешнике нарвался на немецкую каску: настоящую, фашистскую, ржавую, огромную.
Обрадовался, тут же надел, пошел по хутору, схватил подзатыльник от ветеранов и выбросили каску в бурьян. Прошли годы. Я поумнел и полез каску искать, но безуспешно. Прошли еще годы. Зуд не унялся. Тогда я украл с мемориала русскую каску и спрятал в сарай до востребования. Еще поумнел. Засовестился. Через год вернул, попросил у павших солдат прощения и поклялся привести в порядок сам мемориал. А еще спустя годы вдруг узнал, (соседка сказала) что мой настоящий дед – фашист, пленный немец с высшим образованием. Я улыбнулся, где-то на соседнем хуторе скрипнула губная гармошка, и снова всплыл ржавый артефакт. Ага. Вот почему по каске тогда убивался! То-то я немецкое все люблю! «Кипит немецкая крофь, — фсывает!» Вот кто я – Фриц! А может, не Фриц? А этот, как его – Бетховен? Или, лучше – барон! Барон Мюнхгаузен! Джуниор! Побочный! Вот кто я! Все! Решено! Становлюсь лютеранином, читаю Фейхтвангера, готовлю под Моцарта, покупаю «Фольксваген», болею за Бундеслигу!
Так. Стоп. Минуточку. Хендехох! Немцем захотелось побыть? Забыл, что побыть кем-то-еще – первейшая черта чистокровного русака? Ну и чем, я от дикаря, слона и улитки отличаюсь? Дикарю нравилось, когда пирамидка вверх ногами: улитка, слон, Земля, и он в это верил. А я? Каска, соседка сказала, немецкий футбол. И все. Все факты. Зато, какова мифологема! Теперь вспомним рыцаря с его подсчетом дубовых листков. А моя клятва обновить мемориал не то же самое? За язык кто тянул? Никто. Но исполню. С детьми приеду. Остается наглый кавказец. Ну, судя по тому, что я сам женат на грузинской козочке и родня с Гори меня уважает – мы в расчете.
Отсюда бодрый, освежающий вывод: если у тебя бабушка Луи де Фюнес и ты съел пять пирожков с маком, не удивляйся, когда на лету тебе снится Мюнхгаузен, верхом на слоне, верхом на улитке, верхом на пушечном ядре.
Бомбадил