Сращивание государства и РПЦ – одна из самых обсуждаемых тем. О том, насколько сильно влияние церкви на власть, легенде о благодатном огне, моде на духовников и церковных бабульках-комсомолках Online812 рассказал протоиерей Георгий МИТРОФАНОВ, профессор Санкт-Петербургской православной духовной академии, член Межсоборного присутствия Русской православной церкви и Синодальной комиссии по канонизации святых.
— Судя по отношениям церкви и власти, создается впечатление, что они уже почти одно целое. При этом влияние церкви на чиновников как-то не ощущается — отношение власти к народу не стало более христианским.
— Это как раз является свидетельством того, что церковь и государство не слились.
— А как же публичные лобызания иерархов с чиновниками?
— С кем только не целовались коммунистические вожди. Разве можно обольщаться подобного рода действиями? Я убежден, что большинство наших государственных деятелей являются людьми глубоко нецерковными, хотя и заходящими в храмы. Если бы они действительно были христианами, то не было бы такой коррупции и злоупотреблений служебным положением, и всего того, о чем мы с вами хорошо знаем. Вера без дела мертва.
Мы живем в одной из самых дехристианизированных стран мира, где дехристианизирован не только сам народ, но и правящий класс. Быстро воцерковиться не удастся. Кто является церковным человеком? Отнюдь не тот, кто крещен и считает себя православным человеком, а тот, кто причащается хотя бы раз в год. Таковых у нас в стране и пяти процентов не наберется. И это наш актив, хотя и в нем существует разного рода люди. Остальная масса крещенных или некрещеных, идентифицирующая себя как православные или нет — это крещеные или некрещеные безбожники. Какую бы черкеску после Крымска ни надел Ткачев, хочется сказать: «Черкеска на тебе есть, а креста – нет». Хотя не сомневаюсь, что он его носит.
— Говорят, что губернатор Полтавченко очень верующий человек. Это сказалось на жизни епархии?
— Я с ним лично не знаком, поэтому ничего не могу сказать. Что касается его участия в жизни нашей епархии, то у меня нет опыта общения с его окружением.
— Сейчас появилась мода на духовников. Говорят, что духовник есть и у Путина. Не знаете, как он влияет на президента?
— Архимандрита Тихона я знаю лично, и он мне прямо говорил, что не является духовником Путина. Я думаю, что у нашего президента главный духовник – это он сам.
Что такое духовник? На самом деле, это не духовный отец, который определяет волю. Такие отношения редко складываются, и то в условиях монастыря. Духовник – это постоянно исповедующий священник. У многих православных людей нет постоянно исповедующих священников, исповедь происходит в переполненных храмах, как на конвейере. Мне кажется, говорить о подлинных взаимоотношениях духовника со своим духовным чадом можно в редких случаях.
Интересный феномен получается, когда богатые новые русские начинают воцерковляться. Положение духовника становится очень сложным – он должен подстраиваться под него, чтобы не остаться без его участия в приходской жизни. Но еще большей серьезной проблемой является то, что большая часть людей не испытывает потребности в исповеди, а привычки исповедоваться у них нет. Отсюда разного рода имитация исповеди. Некоторые считают, что исповедь это некий психотерапевтический сеанс, и говорят о своих проблемах, но это не может быть темой исповеди.
— Заявления некоторых клириков РПЦ напоминают дремучее Средневековье – почему так?
— «Русь крещена, но не просвещена». Эти слова Лескова актуальны и для нашего времени. Один из авторитетнейших обер-прокуроров Синода Победоносцев в конце девятнадцатого века говорил: «Наш народ ничего не понимает в богослужении, а из молитв знает только «Отче наш», и то часто читает его с ошибками». С другой стороны, чудотворные иконы и мощи, пышные церковные праздники, знание какому святому в каком случае молиться и к каким мощам прикладываться заменяло полнокровное христианское мировоззрение.
Поэтому есть высокие примеры благочестия немногочисленных святых, и лежащая, по существу, в язычестве повседневная жизнь большинства православных христиан. Это проявило себя в 1917 году, и проявляет себя и сейчас.
Путешествия по святым местам, паломничество на Афон, пожертвования на храмы не мешают нашим чиновникам брать взятки и разворовывать страну. Они свой обет перед богом, как они его понимают, выполняют: приняли крещение, посетили на комфортабельном транспорте Иерусалим. Помните, как говорили по партноменклатуру «Народ и партия едины, раздельны только магазины?». Вот и для них тоже самое, только на уровне церковной жизни: вип-паломники, вип-прихожане. Не случайна была и вип-очередь к поясу Богородицы. Это говорит о том, что они не имеют никого представления о подлинном христианстве.
— Вы читали отчеты с судебного заседания «Пусси Райт»? Там была работница свечной лавки в храме Христа Спасителя, которая говорила, что она испытала моральные страдания после акции и теперь плохо дает сдачу?
— Было обидно видеть, как унижается церковь в лице этих обвинителей на процессе.
— То есть для церкви лучше, если бы этого процесса не было?
— То, что в целом эта хулиганская выходка давно была бы забыта, если бы к этим женщинам отнеслись снисходительно, дав нравственную оценку безобразному поступку. Нужно было этих женщин оставить на попечении их собственной совести, а сейчас получилось, что все больше приличных людей им симпатизирует и осуждает церковь.
Я в недоумении: почему никому не пришла в голову мысль взять их на поруки и освободить под залог? Кому, как не церкви нужно было выступить с такой инициативой? Она должна была дать им шанс переосмыслить свое отношение к церкви. Они могли бы согласиться, и это было бы покаянием. Они могли бы отказаться, и тогда стало бы ясно, что тут церковь ничего поделать не может. Но даже этого не было предпринято.
Я уж не говорю о том, как церковь могла смириться с тем, что вопреки нашей Конституции, в обвинительном заключении были ссылки на церковные документы? Это были неправильные ссылки. Вместо того чтобы отмежеваться от процесса, подчеркнуть свое неучастие в этом странном судилище, мы не дистанцировались от него.
— Известно, что Папа Римский пришел в тюрьму к покушавшемуся на него и простил его. Вы бы хотели такого же от патриарха?
— Католическая церковь умеет использовать подобные ситуации для своего пиара. Мы даже этим себя не утверждаем.
— Насколько важно для РПЦ строительство в Париже собора и культурного центра за 50 млн евро, которые пообещал выделить Путин?
— В Париже есть собор Александр Невского, и нет никакой необходимости таких капиталовложений. Если бы эти средства были вложены в образование, миссионерскую деятельность и другие церковные проекты, то это было бы гораздо важнее. Должен сказать также, что, несмотря на часть возмутительно жирующих столичных священников, у нас есть сельские священники, которые живут в нищенских условиях. Некоторые наши духовные школы влачат жалкое существование. Вот на что нужно было бы употребить эти средства.
— Еще президент Медведев обещал патриарху 3 млрд рублей на восстановление Новоиерусалимского монастыря. Церковь должна принимать такие подарки от власти?
— Русская православная церковь понесла колоссальный урон в советское время. Кто, как не государство, разрушавшее храмы, должно их восстанавливать? Другой вопрос: нужно ли восстанавливать все то, что было разрушено? Правильно говорят, что церковь держится не бревнами, а ребрами. То есть на людях.
Мы пошли по пути восстановления церквей, не задумываясь: а нужны ли они? Ведь в сельской местности многие восстановленные храмы пустуют, потому что вымирают окружавшие их деревни. Для чего нужны многочисленные храмы в центре города, когда их нет в спальных районах?
Нужна разумная политика. Нельзя восстанавливать все, что было разрушено. На прежнем уровне все равно не сделаем, получится сомнительный новодел, а средства будут вкладываться в стены, камни…
— Каждый год федеральные каналы рекламируют т.н. сошествие благодатного огня перед Пасхой – это нормально?
— В XIX веке в России никогда не вспоминали о благодатном огне, несмотря на то что паломничество в Святую Землю было весьма распространено. Очень образованный наш церковный иерарх, епископ Порфирий (Успенский) основываясь на свидетельствах самих греческих священнослужителей отмечал, это всего лишь благочестивый обычай, а не какое-то чудо. Но надо сказать, что для нашего недоразвитого в христианском отношении религиозного самосознания неофитов, подобного рода впечатляющие эффекты необходимы.
Более определенно о благодатном огне говорил в своем основательном докладе еще в 1949 году, в стенах Ленинградской духовной академии крупный литургист, профессор Николай Дмитриевич Успенский — он рассказывал, как исторически складывался этот литургический чин, отнюдь не имевший элементов самопроизвольного возгорания огня. Лампады гасились, а потом в определенное время определенным образом зажигались. Этот обычай был на протяжении многих веков. При нашем общем невежестве мы забыли даже то, что знали наши предшественники.
— И это поддерживается трансляцией по центральным каналам!
— Да, и появляется ощущение, что мы из христиан превращаемся в огнепоклонников. Все-таки главное чудо, которое оставил нам Христос – это святая евхаристия. На литургии вино и хлеб становятся Телом и Кровью Христовыми. Вот главное сверхъестественное явление в церковной жизни. Но люди готовы любыми путями добираться до этого благодатного огня, проходя мимо совершающейся каждый день божественной литургии. Это полный перекос сознания. То, что это стало популярно именно сейчас, в начале XXI века, говорит о наличии в сознании современных, новообращенных христиан рудиментов архаичного самосознания.
— Тем не менее, греческие церковники поддерживают миф о сошествии огня. А наши священнослужители вверят в это чудо или понимают его условность?
— Епископ Порфирий (Успенский) писал, что рассказывавшие ему о благодатном огне греческие епископы на его вопрос «Зачем же они поддерживают эту легенду?», отвечали: «Если мы скажем, что происходит на самом деле, нас просто растерзают».
Многие наши священники, несклонные верить в подлинность самовозгорания этого огня, утешают себя тем, что на данном этапе, для стимулирования в людях религиозных чувств, надо дать им что-то ясное и просто впечатляющее.
С моей точки зрения, это духовная дезориентация. В пасхальную ночь нужно молиться на божественной литургии и причащаться святых Христовых тайн. Именно тогда, через таинство евхаристии мы причащаемся к Христу. А все это уходит на второй план в ожидании благодатного огня.
— Можно ли надеяться, что новое поколение духовенства, выпускники семинарий и академий, будут более просвещенными?
— Мы стараемся хоть что-то изменить, но ситуация такова, что страна пребывает в демографической яме. К нам, в академию поступает очень мало абитуриентов. Престиж духовной школы, как и церкви, сегодня гораздо ниже, чем в начале 1990-х. Дети из приличных семей в духовные школы поступают редко. Семинарий у нас стало больше, но не все, кто их окончил, становятся священниками.
— Куда они уходят?
— В светские учебные заведения. Это, наверное, нормально. Потому что человек, учась в духовной семинарии, должен определить для себя: нужно ли ему быть священником?
До революции, в отличие от сегодняшнего времени, очень редко рукополагали в священники без духовного образования. Сейчас это делают с легкостью. До сих пор половина духовенства не имеет богословского образования. Те, которых нарукополагали в 90-е, продолжают служить и проповедуют «от ветра голова своея». Поэтому подчас от священников можно услышать диковинные вещи, не имеющие никакого отношения к богословской традиции Церкви. Это печальное наследие 90-х годов. Подавляющее число священников, особенно в провинции, не имеют ни то, что богословской, но и общей культуры.
Сегодня из сорока семинарий настоящими можно назвать не более десяти. Остальные очень ущербные, провинциальные школы, которые готовят по существу недообразованных священнослужителей. Когда они попадают в духовную академию, то не способны в ней учиться, их нужно заново переучивать.
— Вы доверяете публикациям в СМИ, где раскрывается псевдоним патриарха, якобы присвоенный ему в КГБ?
— Серьезных публикаций ничтожно мало. В конце 1991 года, при активном участии группы депутатов Верховного Совета России, в которую входил бывший священник Глеб Якунин, были опубликованы псевдонимы агентов. После этого серьезных публикаций не было. К тому же, всем известно, что сейчас идет ужесточение должностных инструкций, разрешающих доступ к архивам.
— Значит, не верите?
— Будучи историком, в таких вопросах я должен руководствоваться не своей верой или неверием, а конкретными доказательствами. Соприкоснувшись по роду своей деятельности, с материалами ГПУ, НКВД и даже КГБ, знаю, что там были и фальсификации.
Я знаю, что очень достойный и много сделавший для церкви митрополит Мануил (Лемешевский) имел агентурные клички «Воробьев» и «Листов». Он сотрудничал со спецслужбами с конца 1920-х годов, несмотря на то, что сам был узником советских лагерей. Эти документы я видел, и могу сказать, что тут сомневаться не приходится.
В советское время практически со всем духовенством проводились «беседы». Я поступал в духовную семинарию в 1985 году, и уже был подвергнут профилактической беседе с майором госбезопасности. Потом, когда семинаристы становились священнослужителями, спецслужбы пытались ввести их в свою работу на уровне подписки о сотрудничестве с получением псевдонима. Мы можем только предполагать, сколько было таких «сотрудничающих». Я думаю, что не пять и не десять, а пятьдесят процентов духовенства давали подписку о сотрудничестве.
Мотивы могли быть разные. Кто-то хотел таким образом сделать карьеру, кто-то послужить церкви в тех условиях, которые существовали. В любом случае, подобный шаг является шагом, который предполагает в человеке дальнейшее покаяние. Понимаете, мерзость советского времени заключалась в том, что она ставила людей в такие условия, что нужно было быть или героем, или подлецом. Промежуток был очень ограниченный. Человек, который хотел реализовать свой талант, должен был вступать в партию. Люди шли на компромисс – что в церкви, что в миру.
— А вы сами пошли на компромисс?
— Слава богу, мне только краешком удалось соприкоснуться с этой системой. В семинарию я поступил в 1985 году, а через несколько лет система стала давать сбои, и стало уже не до вербовки каких-то студентов духовных школ. Но я прекрасно отдаю отчет, через что проходили священники советского времени. Человек мог держаться пять, десять лет, а потом сдавался. Но наличие агентурного псевдонима не могло означать, что человек был христопродавцем. Каждый случай нужно проверять отдельно.
В свое время митрополит Сергий (Старгородский) пошел на главную уступку советской власти. Он согласился делать епископные назначения по согласованию с ГПУ. С этого момента советская власть добилась того, что после войны ни один епископ не мог рукоположить священника без предварительного согласования с уполномоченным Совета по делам Русской Православной Церкви, то есть офицером госбезопасности. Тем не менее, это не мешало священникам подчас быть независимыми. Были и такие, кто свободно и честно исполняли свой долг.
— И церковные, и светские начальники то и дело негативно высказываются о ценностях загнивающего Запада: демократии, ювенальной юстиции, правах сексуальных меньшинств…
— Если Запад и гниет, то до духовной смерти ему далеко. Там тоже есть проблемы, но чтобы их понять, нужно прислушаться к тому, что говорит о них римско-католическая церковь. Она достаточно независима от государства и общества.
Да, есть крайности в ювенальной юстиции, хотя нам ли опасаться ее, зная в каком плачевном состоянии находится наша семья. Да, недопустимы популяризация и допущение однополых союзов и их государственная регистрация. Но с моей точки зрения, выходящие на Западе журналы «Плейбой» и «Максим» развращают молодежь меньше, чем жизнь в общежитиях и коммуналках, где в советское время дети видели совокупляющихся родителей.
Мы говорим, что на Западе общество потребления, но такой тяги к деньгам, такой корысти, как в нашем обществе, на Западе нет. И это понятно – потому что у нас общество завистливых бедняков. Такими нас воспитывали семьдесят лет. Как мне кажется, у Запада надо многому учиться, но это не значит, что воспринимать надо все.
— Приходя в храм человек, в первую очередь сталкивается с т.н. бабульками, которые начинают советовать, как стоять, как ходить. Получается, что они и есть главные в храмах.
— Что такое современные бабульки в храмах? Это комсомолки шестидесятых-семидесятых годов. Эпоха патриархально-церковных старушек уже давно прошла. Мы сталкиваемся в храмах с людьми, у которых советский менталитет. Они пришли в храм от одиночества, ожесточенности. Они ничего не знают, но уже готовы учить. Они не готовы проявлять терпимость и доброжелательность, а наоборот – грубы и не добры, бывает и такое.
— У многих вызывает озабоченность клерикализации общественной жизни. Ощущение, что скоро священники будут всюду – в школах, армии, телевидении, СМИ…
— Мы живем в эпоху, когда значительная часть людей имитирует какую-то деятельность, не делая ничего. Обратите внимание, какое количество людей сегодня работает в охране. Что это за работа?
Вот вы сказали про деятельность церкви в армии. Это чисто пропагандистская акция. Ни офицерскому составу, ни рядовому составу в большинстве случаев священник не нужен.
— На одной из авиабаз в Северо-Западном округе есть плакат «Молитва летчика перед полетом».
— Я прослужил три года на флоте и знаю, как легко организовать для военнослужащих любое мероприятие. Политруков сейчас нет, но заменять их кем-то надо.
Среди молодежи людей с религиозными запросами очень немного. Более того, в нашу армию попадают люди, в основном, из неблагополучных семей, менее образованные и социально-отсталых. А среди низового уровня молодежи религиозность еще меньше распространена. Так что, это все кампанейщина, имитация участия при полном отсутствии подлинного участия.
— В некоторых храмах появилась т.н. казачья охрана, говорят, что в России церкви всегда охранялись казаками – и это возрождение традиции.
— Это полная ерунда. Я вообще не считаю их казаками. Это ряженые. Казак – это воин-земледелец. А эти люди маргиналы и до революции не входили бы в казачье сословие в силу образа своей жизни и деятельности.
Тут опять имитация, на этот раз имитация приобщенности к исторической традиции. Казачество – это сословие, которое почти полностью было уничтожено и сейчас невосстановимо, и имитировать его существование просто кощунство.
— Не могу понять: вы высказываете критические, и даже резкие замечании в адрес РПЦ, но все равно остаетесь в ней.
— Церковь не КПСС. Я не маргинал в церкви, занимаю определенные должности, преподаю в академии. Это позволяет мне высказывать свои взгляды в аудиториях, церковных учреждениях, и хотя у меня находятся оппоненты, у меня есть и единомышленники.
Патриарх Кирилл, будучи жестким администратором, отдает себе отчет в том, что если в церкви будет единомыслие и единогласие, то она начнет просто загнивать.
Самые яростные нападки несогласных со мной, я встречаю в церковной среде. Например, у меня диаметрально противоположные взгляды в отличие от заведующего церковно-исторической кафедрой Московской духовной академии по многим вопросам. Плюрализм в церкви существует, и это нормально. У нас ведутся дискуссии, и это связано с тем, что мы по-разному видим будущее церкви.
Андрей МОРОЗОВ
Взято на: online812