Рыцарь, в путь! Перед тобою
Простирается дорога.
Если хочешь стать героем,
То не медли у порога!
У тебя свои законы,
И, рискуя головой,
Великанов и драконов
Ты зовешь на смертный бой!
(к.ф «Каникулы Петрова и Васечкина»)
В каждом из нас сидит Герой. И в каждом из нас гнездится трус. Трус – это асфальтовая посредственность, это просто мы сами каждый день, речь не о трусе, отбросим его с презрением и сразу вплотную займемся Героем.
Вот многие тут, в смысле на нашей планете, говорят, что больше всего человек желает быть счастливым. Здоровьем, счастьем и исполнением всех заветных желаний пресыщены все поздравительные открытки мира.
Счастья! Здоровья!
Здоровья! Счастья!
Успехов в работе!
Счастья!
Счастья!
Счастья!
А вот и нет. Ну нет. Да ни коем разом! На самом деле человек больше всего желает быть.. Героем. А Герой и счастье почти всегда вещи несовместимые.
Корней Чуковский в своей уникальной книге-исследовании «От двух до пяти» во многих главах описывает феномен детской фантастической веры во все. Ребенок верит во все. Что смерти нет. Что игрушки ночью гуляют. Что нарисованная дверь настоящая. Что солдатик на тумбочке защитит ночной сон.
У меня фантастическая вера-во-все работала лет до 15-ти. И поэтому, когда в десять лет, на тогда еще советских экранах, впервые появился комиссар Каттани, то он оказался для меня, да и для всех настоящим потрясением, реальным, живым человеком с разорванным сердцем. А сам фильм «Спрут» документальной хроникой неравной борьбы отчаянного Героя со стоглавой кровожадной гидрой.
Все было реально. Все было по-настоящему. И боль, и слезы, и коварство, и смерть. Особенно смерть. От серии к серии Коррадо терял своих самых дорогих людей. От сезона к сезону он мужал, седел и ожесточался. И мы сокрушались вместе с ним. Его боль становилась нашей болью. Его утраты – нашим грустным сопереживанием. Под светлую, пронзительную, непостижимую музыку Энио Марриконе…
Прошли годы. Когда мои дочери немного подросли, я включил им «Спрут» и.. эффект повторился. В момент написания этих строк моей старшей дочери уже 17-ть и на рабочем столе её ноутбука уже год как застыл героический образ Каттани. Иногда он сменяется прекрасной Эстер все с того же «Спрута». Думаю они еще долго там продержаться.
Комиссар Катани, Робин Гуд, Уильям Уоллес, Жанна Д, Арк, Штирлиц, не важно, герои вымышленные, или настоящие, разве они счастливы? Скорее наоборот. Да они самые несчастливые люди на земле. И в тот же время они счастливы, как никто другой.
Парадокс.
Сладко-горький парадокс. Но парадокс только для труса. Для друзей же, сателлитов: Маленького Джона, Тука, судьи Сильвии Конти, каждое мгновение в эпицентре любимого Героя – НЕСКАЗАННОЕ СЧАСТЬЕ.
Так как быть рядом с Героем, значит, по-особому дышать, петь, преодолевать, томится, погибать, побеждать, ЖИТЬ.
Расскажу историю. Из своего опыта.
Было это, опять же, в пионерском лагере, в 13-ть лет. Уверен, каждый заметил, летние лагеря неспроста, это такой испытательный полигон для апробирования различных вариантов себя. В одной смене ты Том Сойер, в другой Урфин Джюс, в шестой Бинго-Бонго, в восьмой Глеб Жиглов, в десятой Томас Андерс.
Так вот, в ту смену во мне вдруг пробудился Атос. Разумеется, не без давления х. ф «Три мушкетера» и образа Вениамина Смехова. Из д, Артаньяна к тому моменту я уже вырос, по строительным кранам больше не лазил, пришел черед графом походить.
Но выбранный образ обязывает, точнее – навязывает стиль поведения, и я, как самовоспаленный Атос, вдруг, вопреки себе обычному, совершил маленький подвиг – заступился за одногруппницу. Ее там снова пятеро обижали, толкали, мерзопакостно материли, я больше не мог на это смотреть и выступил. Строго так всех предупредил, что при повторном рецидиве, любой будет иметь дело со мной. Вместе, или по-отдельности, не имеет значения. От такого дерзкого экспромта гнусная пятерка просто обалдела и даже не нашлась, что сразу сказать. Фактически это было самоубийство, юная донна принадлежала им, поэтому вендетту до конца смены мне объявил сразу весь лагерный синдикат.
Но ничего.
Обошлось.
Прошло и это.
Самое удивительное, что арматуру никто так и не расчехлил.
Что-то, или кто-то их всех остановил.
И я знал кто – Атос.
Атос во мне.
Видимо в том сезоне этот Герой настолько врос в мои подтяжки, что я и чувствовал и вёл себя как Оливье, граф де ла Фер: спокойно, ровно, достойно, говорил мало, глядел прямо, один на всю лавку сидел. Шпана видела это дурела и размякала. Как львы по периметру пророка Даниила.
И спасенная дева тоже успокоилась. И хотя мы с ней не побежали тут же за ручку, Атос же заклейменным девам не доверяет, но зато всю смену ласковыми пингвинами перемигивались. На самом деле это была любовь. Такая, какая и должна быть в этом возрасте: затонированная, магматическая, на расстоянии. Лишь только однажды, когда мы группой жгли в лесу костер, юная донна незаметно присела к моим ногам и как верный пёс крестоносца на весь вечер притихла..
А потом произошло Чудо, и я заподозрил существование Бога. Через два года родители повезли меня крестить в Православную церковь, и там, в кругу крещаемых, была она…
Больше мы уже никогда не виделись…
И сейчас, вспоминая смену Атоса-благородного, я могу с твердостью сказать, что те осадные дни были одними из самых счастливых дней моей жизни. Было в них что-то обостренное, горько-сладкое и запредельное..
Мда…
P/s. Самое восхитительное в Герое, это то, что он не думает, что он герой.
Настоящий Герой далек от этого.
Он парит себе, где-то там, высоко, среди облаков, туч и гроз, никогда не опускается до исподнего, и без рассуждения в большом и в малом «полагает жизнь свою за ближнего своего».
Вот это и есть НАСТОЯЩЕЕ СЧАСТЬЕ.
Я так думаю…
Константин ХАРИТОНОВ